"Надъ озеромъ" и на экране

Появившийся недавно фильм Дмитрия Фролова "Надъ озеромъ", посвященный 100-летию кино, отличается от множества иных фильмов, что уже появились или неминуемо появятся в связи с приближением юбилейной даты, своей импонирующей непосредственностью и искренним желанием соотнестись с легендарной зарей кинематографа. Даже только поэтому его стоит посмотреть (если исключить вполне обоснованное любопытство). В обычном посвящении художник исходит из нескольких, более или менее, творческих возможностей, предполагающих либо нечто документальное, либо игровое, но обязательно отнесённое по времени к памятной дате, так что в конце концов от последних просто несет чердачным хламом, перебираемым задумчивым следопытом, а первых клонит в зернистый сон. Кроме этого, существует ещё уйма приёмчиков и приёмцев, своеобразных ухватов юбилейного горшка, разговору о которых здесь не место.

Фролов, напротив, не пользуется никаким из предложенных традицией рецептов. Он, не долго думая (т.е., в ущерб поговорке), помещает себя в техническую обстановку тогдашнего кинематографа: немота, черно-белая плёнка, несовершенная техника любого рода,- и ждет, метафизически выражаясь, прибытия поезда. Это ожидание "по поводу", а не "чего-то" позволяет ему с лёгкостью добиться первоначальной, так сказать, чистоты, срединного удобства времяпровождения и финального, почти что, "прибытия", только, к его же удивлению, отнюдь не поезда мечтательных Люмьеров, а первоначального ощущения чистоты. Вот секрет прелести фильма - не что иное, как гимн ожиданию с парой игровых перерывов и гигиенических отлучек, а гимн, как полагается, требует исторических подкреплений, и таковые быстро отыщутся, если постараться.

Разбирать фильм покадрово, т.е. просвечивать плёнку перед настольной лампой своего скепсиса - занятие неблагодарное. Место фильму, как ни крути, всё же на экране, в зале, а не в тормошащих руках, не всегда (к слову) чистых для подобных упражнений, поэтому мне хочется остановить внимание лишь на "подкрепляющем элементе", на реминисценциях. Оставив в покое достаточно броское подобие пещерной эре кинематографа, спустимся чуть глубже, но не слишком. Второе (или первое - на вкус) дно фильма, а равно ему и озера, нащупывается, разумеется, - как если бы горожанин, закатав штаны, ранней осенью с опаской влезал в лесное озеро и чувствовал, что нога его прорывает мягкий, колышащийся донный полог и уходит в холодную неизвестность,- в поэзии, причем, поэзии, естественно, популярной, тоже начала века и так же неравнодушной ко всякого рода водоёмам, как то: северные моря и дачные озёра. Насколько же стихотворение довольно известного поэта А.Блока "Над озером" (1908 г.) могло спровоцировать сюжетную линию фильма? Не настолько, чтобы можно было говорить об экранизации. Это, скорее, незатейливый пикничок на известном пригорке. Сразу же происходит еле заметное, но принципиальное смещение акцентов, и образ задовихляющего офицера, сокращенного, однако, до тёмной шинели с отворотами, проецируется на "бедного" поэта (без шляпы), сидящего над озером в ветру и задумчивости чёрно-белого рода. Повторюсь: поскольку фильм не подвергается мною тому осмотру на полноценность, что носит благородное название "критический анализ" или "хорошая рецензия", то и нет особого смысла обсуждать те или иные достоинства стихотворения Блока, которое так же, как и одноименный фильм лишено рифм, но, в смысле соприкосновения кинематографа со словом, следует заметить, что, кроме противоестественной склонности к существам среднего пола, первый по-прежнему предпочитает образы более сдобные. Так озеро-красавица преобразуется в некую тоскливую русалку, торопливым силуэтом вылезающую из притемнённых вполне блоковским вечером озёрных вод. Вот только зелёное отражение семафора на розовой воде куда-то подевалось, и если второе - жертва чёрно-белого принципа, то первое, с моей точки зрения, - непростительная огреха. И тем не менее, займёмся русалкой (извините за невольный каламбур). Телесность фроловского озера весьма примечательна по нескольким причинам: во-первых, это самое бесспорное достоинство киноленты, в какой-то мере разоблачительно демонстрирующей подноготную "бледного" поэта, всякий раз сидящего на вечереющем обрыве, совокупляя в себе блоковское "я", задовихляющего офицера, персидскую бороду, нудную задумчивость, всякого происхождения эротические кошмары и шинель с золотистыми пуговицами; во-вторых, это дальнее и, несомненно, похвальное, хотя и глубоко запрятанное, стремление разоблачить и сам кинематограф, вернее, параллельную его часть, питающуюся исключительно церквами любых конфессий, крестами, похоронами, отталкивающе обнаженными мужчинами и женщинами, в общем, всем тем, что с удовольствием зрит человек из горестной породы, окрещенной Н.В.Гоголем "недовольными людьми", а также "философами из гусар". Дмитрий Фролов словно хочет демонстрацией безнадёжной своей русалки напомнить под юбилей, что параллельные линии не пересекаются, и в лучшем случае, одна из них выполняет, более или менее сносно, ассенизирующую функцию. Автор не тяготеет к демонстрации так уважаемых в параллельном мирке уродств, а даже напротив - добивается не только чистоты первичного толчка, но и дистилированной гармонии финала, выстроив на экране замкнутое, чудаческое строение "бледной" поэзии, погруженной в "бледную" же озёрную среду. Я намеренно упускаю из виду чеховскую подоплёку, выразившуюся в двух не совсем, надо сказать, убедительных злоумышленниках - актёры вообще подкачали, за исключением прелестного невротика кладбищенского сторожа, - упускаю я её оттого, что она как-то не к месту, физиология фильма требует иного углубления, большей естественности, выразительности и простоты, хотя, в самом неестественном, мистически-лубочном страхе совершенно диковатых и непоследовательных злоумышленников перед несчастной голой девушкой осязается некая болезненность, надломленность, почти сексуальная, обычного курящего, живущего одним нездоровым днём "злоумышленника" по приближении сил потусторонних, почти кокаиновых.

В целом, впечатление портят полнейшее отсутствие какой бы то ни было звуковой дорожки (не считая шёпота в зале), некоторая неряшливость монтажа да ещё несколько мельчайших деталей, которых, впрочем, не разглядеть доброрасположенному зрителю. "Размышляющему, думающему" студенту наверняка понравится клатбище, любителю древностей - пингвинья быстрота действия, матовость планов, парочкам - возможность вдоволь наобъясняться в кинотиши зала и т.д. и т.п. То есть, я настаиваю на почти семейном, т.е. универсальном характере данного фильма, а коли автор вздумает доработать своё детище в смысле звуковой дорожки или позаботится о временном найме хорошенькой тапёрши с пианино, как он заведомо позаботился о французских титрах, то определённый успех гарантирован. Я, кстати, предпочёл бы пианино бесхитростный аккордеон - габариты не стесняют, что даёт возможность демонстрировать фильм в самых маленьких аудиториях. Да и потом - французский дух... Юбиляры Люмьер наверняка предпочли бы аккордеон.

Так что, уповая на возможные авторские старания в аудивизуальной области и на заочную зрительскую симпатию, можно смело благословлять детище Дмитрия Фролова и рекомендовать его для досужего просмотра детям и взрослым, что я, с облегчением, и делаю.

П. Сергеев

Статья написана после премьеры первого варианта фильма "Надъ озеромъ", состоявшейся в киноцентре "Ленинград" 9 мая 1995 года.