"Нувель Обзерватер". - Вы считаете, что существует трагедия России, проклятье, которое не позволяет стране присоединиться к великим западным державам. Как вы можете это объяснить?

Анатолий Вишневский. - В течение многих веков Россия мучилась из-за того, что отставала от Запада. Чтобы ликвидировать это отставание, власти хотели модернизировать страну. Но общество по своей структуре и по своей ментальности оставалось архаичным. Реформаторские элиты не хотели рисковать и давать ему свободу. И реформы проваливались. Я называю это консервативной модернизацией. Петру Великому были нужны крепостные, чтобы работали заводы.

Н.О. - Какую цель ставит перед собой элита русского общества?

А. Вишневский. - Сделать Россию великой державой. Эти амбиции восходят еще ко временам осады Константинополя. Русские считали себя наследниками Византийской Империи. Чуть позднее, в шестнадцатом веке, из этого чувства родилась идея Третьего Рима, призванного стать центром и образцовым примером христианской цивилизации.
Геополитическое расположение Москвы способствует таким амбициям, но перед лицом европейских сверхдержав того времени необходимо было обладать соответствующей технической, экономической и военной мощью, а старой России ее не доставало. То есть постоянные попытки провести военные, технические или экономические реформы были вызваны геополитическими заботами, а не потребностями крестьянского большинства; реформы начинались сверху.

Н.О. - Русские отличаются от западных людей?

А. Вишневский. - Русское общество отличается. Как все традиционные аграрные общества, оно было менее мобильно, подняться по социальной лестнице было невозможно, судьба крестьянина была предопределена. Глеб Успенский, русский писатель 19 века, говорил о власти земли", которая играет значительную роль не только для живота людей, но и для их мыслей, душ, поведения. Всякое движение, действие, мысль с точки зрения крестьянина связана с землей".
Власть земли создает холистическое общество - в котором индивидуум определяется исключительно той ролью, которую он в нем играет - являющееся противоположностью западному индивидуалистическому обществу. Человек в холистическим обществе чувствует себя как Платон Каратаев у Льва Толстого: его жизнь, как он ее понимал, не имела смысла как индивидуальная жизнь. Она имела смысл только как часть целого, которое он постоянно чувствовал. Это - человек для+" - для Родины, для семьи, для Бога - в то время как в современном обществе считается, что государство, семья, организации существуют для человека". Западные страны уже давно расстались с холистическим обществом, в России же оно сохранялось на протяжении 19 века. И даже после отмены крепостного права в 1861 году, крестьянин оставался интегрированным в сельскую коммуну, без разрешения которой он не мог покинуть деревню и переселиться в город - невозможно представить себе такое во Франции (хотя можно в Советском Союзе).

Н.О. - Никто никогда не пытался освободить общество?

А. Вишневский. - Пытались. Но настоящая модернизация создавала проблемы для традиционной власти, древней социальной иерархии. Через сто лет после Петра Великого, Екатерина Вторая, Екатерина Великая, которая переписывалась с Вольтером, дружила с Дидро и хотела модернизировать Россию, очень быстро увидела, что реформы могут подорвать традиционные устои царской власти и отступила. Сохранилась ее переписка с мадам Жофрин, где эта интеллектуалка, хозяйка парижского салона убеждает Екатерину способствовать зарождению в России третьего сословия. Екатерина отвечает, что делает все возможное, но быстро ничего не получается. Консервативные силы были слишком сильны.

Н.О. - Потом на Россию оказала влияние Французская Революция.

А. Вишневский. - Как и на все европейские государства. Именно это произошло с движением декабристов, русских офицеров, которые в 1814-1815, после войны с Наполеоном, вернулись во Францию и через десять лет попытались ввести в России европейскую политическую культуру или хотя бы некоторые ее элементы. Потом, в середине столетия, Александр Герцен пытался перенести в Россию западные идеи и ценности, распространившиеся после Французской Революции. И в то же время эти попытки вызывали реакцию, направленную против универсалистских идей Просвещения и Французской Революции. В этом суть движения славянофилов, которые привезли в Россию дух немецкого романтизма и внесли свой вклад в создание русского консерватизма и национализма.
С тех пор политическая жизнь России колеблется между этими двумя полюсами, даже после 1917 года. Вплоть до последнего дня существования Советского Союза во всех советских учебниках очень много внимания было уделено Просвещению и Французской Революции. На самом же деле под прикрытием революционных лозунгов в двадцатых годах был возрожден традиционалисткий принцип человек для.

Н.О. - Почему реформы, длившиеся несколько веков, не произвели в обществе глубоких изменений?

А. Вишневский. - Произошли существенные изменения, особенно после отмены крепостного права. В результате последовавших за этим технических и экономических нововведений возникли новые социальные слои со своими новыми потребностями. Но очень скоро те, кто проводил техническую, интеллектуальную, экономическую модернизацию, вставали перед необходимостью отказаться от авторитарной власти, освободить общество, избавиться от жесткости традиционного холизма. И в этот момент процесс сходил на нет.
Пятьдесят лет, предшествовавшие Октябрьской Революции, взволновали русское общество, возросло число сторонников модернизации. Цели модернизации стали ближе к общественным устремлениям, но пропасть все-таки оставалась глубокой. Революцию готовили очень активные, но не многочисленные слои населения. Им удалось разрушить старый режим, но начав строить, они наткнулись на те же препятствия, что и все предшествовавшие реформаторы.

Н.О. - И все-таки с большевистской революцией 1917 года появилась новая схема.

А. Вишневский. - На самом деле, нет. Ленин хотел создать новое общество. Но как можно это сделать в аграрной стране, где так сильна традиция? И опять реформы натолкнулись на архаичную социальную реальность.
Индустриализацию приходилось проводить в стране, где серп доминировал над молотом, сельское хозяйство над промышленностью. Молот стал символом перемен. Но финансировать развитие городов приходилось деревне. Приходилось отбирать у крестьян средства, чтобы вкладывать их в промышленность. Не существовало никаких современных инструментов финансирования, тем более для таких темпов, какие были навязаны властью. Единственным выходом был неэкономический путь, иными словами - прямое принуждение. Он ярко проявился во времена военного коммунизма, и Сталин сделал его своим единственным методом. Приходилось отбирать у большинство населения - крестьян - все, заставлять их переселяться в города, переделывать их в рабочих и преданных режиму солдат. Снова доминирует старый принцип человек для. Сталинизм опирался на огромные ресурсы традиционной ментальности. Нужна была идейная опора для небывалых жертв, которых требовала модернизация, православие и ислам были заменены на религию марксизма-ленинизма и разжигание национализма.

Н.О. - Это действительно была модернизация?

А. Вишневский. - Да, несмотря ни на что. Аграрная, крестьянская страна превратилась в страну индустриальную и урбанистическую, три четверти населения которой жили в городах, резко повысились уровень образования и продолжительность жизни! Разве это не очевидные признаки модернизации? Но, как это было всегда, через какое-то время процесс застопорился. Это была все та же самая консервативная модернизация, о которой мы говорим. Как всегда, может быть даже в большей степени, чем обычно, цели модернизации пришли в противоречие с применяемыми архаическими методами, и все остановилось. В промышленности не было механизмов самовоспроизводства, свойственных современным индустриальным обществам, таких как частная собственность и рынок. Развитие городов не привело к возникновению среднего класса, способного поддерживать городскую структуру и культуру. Несмотря на высокий уровень образования, современная парадигма для человека не сменила парадигму средневековой холистической культуры человек для. В результате модернизации по-советски появился Гомо Советикус, гибридный тип, в котором смешались черты и современности, и традиционного холизма. Было много признаков - экономических, социальных, демографических - которые указывали на то, что это наполовину модернизированное общество зашло в тупик, и необходимо избавиться от пережитков прошлого, чтобы перейти от консервативной модернизации к модернизации подлинной.

Н.О. - Так начались горбачевские реформы.

А. Вишневский. - Не надо забывать про попытки, предпринятые Хрущевым. В его время необходимость реформ уже появилась. Но консервативные силы еще имели большое влияние, и Хрущев был отстранен от власти.
И тем не менее, общество продолжало развиваться, подрастающие поколения все больше и больше стремились к демократическим переменам. Возникло диссидентское движение. Оставаясь изолированным, маргинальным, это движение выразило скрытое желание новых поколений: перейти от холизма к освобождению человека.
Что касается Горбачева, за его программой стояли другие причины: как и Хрущев, он хотел выйти из экономической блокады и догнать Запад. По сути, и Горбачев, и диссиденты, каждый по-своему, искали выход из одного и того же тупика. Горбачев много сделал, чтобы изменить страну. Но он верил, что можно сохранить все хорошее, что было в старой системе, и отбросить все плохое, в то время как система целом была приговорена.

Н.О. - После падения коммунизма реальность иная?

А. Вишневский. - И да, и нет. Конечно, пропасть, разделяющая цели модернизации и устремления общества, уже не так глубока. У либерально-демократических реформ, подготовленных предшествующим развитием, есть все шансы на успешное завершение. Но кто проводит эти реформы? Коммунистический режим, который так любил говорить о себе, как о воплощении власти народа, оставил после себя демократическую пустыню. Нет идеи, партии, человека, который мог бы противостоять откровенной алчности, циничной коррупции, которыми пропитана власть. Разве удивительно, что в ходе приватизации обогатился небольшой круг старых аппаратчиков, которые присвоили себе огромные деньги? А сейчас они хотят восстановить государство, чтобы защищать этот новый порядок вещей. Они размахивают старыми консервативными штампами, где перемешаны советские и консервативные идеи: русское мессианство, великая империя, традиционные антилиберальные и антизападные ценности.

Н.О. - Способны ли победить красно-коричневые?

А. Вишневский. - Я не верю в слова. Основы изменений - это урбанизация, образование, открытость границ. Сделав свое дело, консервативные силы должны уйти; модернизация будет продолжаться без их штампованных лозунгов. Но в России не так-то просто отличить реформатора от консерватора, в результате консервативной модернизации они сплавились в одно.
Это проявляется в политическом языке. В 60-80-ые годы коммунисты, стоявшие у власти, были правыми, консерваторами, а диссиденты были слева. Сейчас коммунисты, по-прежнему являющиеся консерваторами, считаются левыми, в то время как реформаторы горды тем, что они справа. На самом деле все это говорит о том, насколько сложно в современной России различать между собой различные движущие силы истории. Адепты прошлого часто носят маску людей авангарда, в то время как реформаторы заявляют о своей верности ценностям прошлого. Так возрождается призрак консервативной модернизации.
Но это лишь призрак. Я не верю, что прошлое может вернуться: стремление россиян европеизироваться не вызывает сомнений. Общество человека для ушло навсегда. Но борьба будет тяжелой. Прошлое агонизирует и последние судороги часто бывают самыми опасными.
(по материалам:INOPRESSA.RU)